Иннокентий Анненский
«Трилистник в парке»
Я на дне
Я на дне, я печальный обломок,
Надо мной зеленеет вода.
Из тяжёлых стеклянных потёмок
Нет путей никому, никуда…
Помню небо, зигзаги полёта,
Белый мрамор, под ним водоём,
Помню дым от струи водомёта
Весь изнизанный синим огнём…
Если ж верить тем шёпотам бреда,
Что томят мой постылый покой,
Там тоскует по мне Андромеда
С искалеченной белой рукой.
* * *
Бронзовый поэт
На синем куполе белеют облака,
И чётко ввысь ушли кудрявые вершины,
Но пыль уж светится, а тени стали длинны,
И к сердцу призраки плывут издалека.
Не знаю, повесть ли была так коротка,
Иль я не дочитал последней половины?..
На бледном куполе погасли облака,
И ночь уже идет сквозь чёрные вершины…
И стали — и скамья и человек на ней
В недвижном сумраке тяжеле и страшней.
Не шевелись — сейчас гвоздики засверкают,
Воздушные кусты сольются и растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнёт,
С подставки на траву росистую спрыгнёт.
* * *
Pace
Статуя мира
Меж золочёных бань и обелисков славы
Есть дева белая, а вкруг густые травы.
Не тешит тирс её, она не бьёт в тимпан,
И беломраморный её не любит Пан.
Одни туманы к ней холодные ласкались,
И раны черные от влажных губ остались.
Но дева красотой по-прежнему горда,
И трав вокруг неё не косят никогда.
Не знаю почему — богини изваянье
Над сердцем сладкое имеет обаянье…
Люблю обиду в ней, её ужасный нос,
И ноги сжатые, и грубый узел кос.
Особенно, когда холодный дождик сеет,
И нагота её беспомощно белеет…
О, дайте вечность мне, — и вечность я отдам
За равнодушие к обидам и годам.
|
|
