Адам Мицкевич (1798—1855) — величайший польский поэт. Происходил из мелкопоместной шляхты, в которой во времена Мицкевича шел усиленный процесс расслоения. В ту пору русское самодержавие, стремясь сделать Польшу поставщиком промышленной продукции для всей империи, усиленно поддерживало магнатов, капитализирующуюся знать. Эта политика приводила к разорению и деклассации мелкой шляхты. Последняя частично «омужччивалась», частично переходила в ряды ремесленников, частично пополняла ряды польского разночинства, во всех трех случаях представляя постоянный людской резервуар для повстанческого польского движения. В. И. Ленин следующим образом оценивал это движение: «Пока народные массы России и большинства славянских стран спали еще непробудным сном, пока в этих странах не было самостоятельных, массовых, демократических движений, шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской».

       Именно процесс расслоения мелкой шляхты, которая была основной движущей силой шляхетского освободительного движения, делал ее в противовес крупной шляхте — «магнатерии» — особенно непримиримо настроенной по отношению к русскому царизму, т.-е. революционно-демократичной по своим объективным функциям и в то же время и более восприимчивой к революционно-демократическим идеям эпохи. Но, говоря о революционности и демократичности мелкой шляхты, нельзя забывать о реакционной стороне этой революционности — стремясь восстановить уничтоженную захватчиками независимость Польши, мелкая шляхта неизбежно несколько идеализировала прошлое; шляхетскую республику, которая по существу была формой олигархии, мелкая шляхта считала воплощением идей равенства и братства. Это тяготение к идеализированному феодализму составляло особенность революционности шляхты, особенность реакционную, благодаря которой все ее восстания не были поддержаны крестьянством, не развязывали аграрной революции. Вот почему демократическая шляхта сплошь и рядом сдавала свои позиции или идеологически капитулировала перед магнатами, несмотря на то, что в основном была движущей силой национально-демократического движения. Мицкевич был поэтом этой мелкой шляхты, отражая в своем творчестве всю демократическую систему ее взглядов и в то же время всю реакционную сторону их.

       Мицкевич родился в семье мелкопоместного шляхтича в Литве, занимавшегося адвокатурой в местечке Новогрудка. Детство провел на хуторе в Заосье. Учился в Виленском университете, где вступил в кружок так наз. филоматов, наряду с другими кружками внешне организованный по типу немецких студенческих кружков просветительского типа. В Польше, которая незадолго до этого подверглась третьему и последнему разделу, окончательно утеряв свою независимость, эти кружки конечно неизбежно принимали характер патриотических обществ, стремившихся восстановить независимость родины. Есть не мало указаний на то, что этими обществами незаметно для них самих руководила довольно серьезная конспиративная организация во главе с знаменитым Валерьяном Лукасинским, впоследствии попавшим в лапы царских жандармов и проведшим целых 46 лет в одиночном заключении в крепости. Кружки существовали полулегально. Именно в этих кружках Мицкевич познакомился с учением французских утопических социалистов, в частности Сен-Симона, и с идеями Великой французской революции. В 1822 по пустячному поводу вся молодежь, включая и 11—12-летних мальчиков, была схвачена и после следствия, сопровождавшегося дикими истязаниями, разослана по тюрьмам, сослана, сдана в солдаты и т. д. Был арестован также и Мицкевич.

       За время своего пребывания в Виленском университете и (последние годы перед арестом) преподавателем гимназии в Ковно Мицкевич выпустил два томика стихов. В первый вошли баллады, лирика и короткое предисловие, в котором автор полемизирует с противниками романтической школы. К произведениям последней он причисляет свои баллады, представляющие обработку народных песен и легенд. Второй томик заключал мелкие стихи, поэму «Гражина» и драматическую поэму «Дзяды» в отрывках, в составе пролога и второй и четвертой частей. Начав свое творчество с идиллий, еще сильно отмеченных влиянием классицизма, Мицкевич все более переходит на позиции романтизма, по мере того как содержание его творчества обогащается новыми, идущими с Запада идеями, ломающими застывшие формы классической поэтики.

       Уже в этих двух томиках, в значительной части еще наполненных индивидуальной лирикой, попадаются стихи, отражающие революционные настроения Мицкевич: «Ода к молодости», в которой он призывает столкнуть земной шар с заплесневевшей колеи и которую заканчивает словами: «Здравствуй, заря свободы, за тобой взойдет солнце спасенья»; вторая часть драматической поэмы «Дзяды», где Мицкевич выводит дух помещика, истязавшего своих крестьян. Но насколько эти идеи (в то время, во всяком случае) еще не вошли в плоть и кровь Мицкевича, показывает ряд сцен в тех же «Дзядах» из жизни крестьянства, изображающих эту жизнь в довольно идиллических красках. Здесь лишь наметились те взгляды Мицкевича, которые впоследствии заставили его к общему негодованию шляхетской эмиграции заявить, что жестокая расправа крестьян с помещиками в Галиции в 1846 — дело вполне естественное, которого всегда следовало ожидать, и которые еще позднее, в 1849, привели его к утверждению, что «современное понятие собственности и семьи станет таким же ненавистным, каким стала королевская власть». Но нельзя тут же не отметить крайне вредную и в настоящее время имеющую объективно-реакционный смысл ошибку исследователей, пытающихся причесать М. под социалиста; они не учитывают и реакционной стороны его взглядов, которая отражалась в его творчестве и которая сейчас используется национал-демократами.

       В тюрьму Мицкевич попал мечтателем с неопределенно революционными настроениями. Вышел же он оттуда целеустремленным борцом за независимость родины, с установившимися взглядами, характерными для тогдашнего польского освободительного движения, с закаленной ненавистью к царизму. В одной из последних частей «Дзядов», куда Мицкевич ввел сцены тюрьмы, следствия и бичевал царских опричников, он отразил это свое перерождение лирика-мечтателя в поэта-борца, заставив своего героя Густава написать на каменном столбе, поддерживающем своды тюрьмы: «D. O. M. Gustavus obiit M. D. C. C. C. XXIII Calendis novembris, hic natus est Conradus M. D. C. C. C. XXIII Calendis novembris» (Густав умер ноябрьской ночью 1823. Здесь родился Конрад ноябрьской ночью 1823).

       Мицкевич был освобожден из тюрьмы в апреле 1824 на поруки знаменитого впоследствии вождя повстанцев Иоахима Лелевеля, в то время профессора Виленского университета. В октябре того же года ему был вручен приказ немедленно выехать под конвоем жандармов в Петербург. Здесь он сблизился с русскими литературными кругами, с Пушкиным, сошелся с декабристами Бестужевым и Рылеевым.

       Национализм Мицкевича был лишен в то время черт национального шовинизма, проявившихся впоследствии в его «Книгах народа польского» и «Книгах пилигримства польского», написанных в период упадка и растерянности, после подавления восстания 1830, и сконцентрировавших в себе все мистические реакционные элементы его мировоззрения. В петербургский период жизни Мицкевича эта сторона его взглядов проявлялась лишь в форме слабо еще тогда намечавшегося мессианизма. Мицкевич считал, что дело освобождения Польши как самой демократической, по его мнению, страны в Европе является делом общечеловеческим и что в свою очередь поляки, преданные своей родине, обязаны защищать интересы угнетенных всего мира. Эта идея, несмотря на то, что из нее же развился впоследствии и мессианизм Мицкевича, была несомненно идеей революционной, которая именно и позволила ему в отличие от многих его соотечественников и современников различать в России угнетаемых от угнетателей. Описывая в своих стихах о России ненавистный ему Петербург, символизирующий для него, усвоившего некоторые взгляды тогдашних славянофилов, — самодержавие, описывая парады и разводы царя Николая I, издеваясь над высшим петербургским обществом, он в то же время находит потрясающие образы для описания страданий русского народа.

       Это именно и позволило ему найти друзей среди революционных кругов того времени, подчеркнуть в своих произведениях, что его борьба направлена не против русского народа, а против общих цепей польского и русского народа. В своем послании «К друзьям-москалям» он пишет:

      «Мой кубок, наполненный ядом, теперь опрокинут,
      И гневом палящим полно мое горькое слово:
      В нем слезы отчизны кровавым потоком нахлынут
      И пусть прожигают... не вас, но лишь ваши оковы».

В России Мицкевич пробыл до 1829, по нескольку раз меняя место жительства и переезжая из Петербурга в Одессу, в Крым, в Москву. За этот период он написал ряд лирических и эротических стихов, крымские сонеты и поэму «Конрад Валленрод». Последняя была признана польской и европейской критикой одним из величайших произведений мировой литературы, хотя идея ее вызывала большие споры, особенно среди польской критики, породив термин «валленродизм», означающий предательскую тактику по отношению к врагу. Герой поэмы Вальтер Альф, будучи сыном захваченной и порабощенной крестоносцами Литвы, после смерти своих убитых теми же крестоносцами родителей попадает в рыцарский замок, где его воспитывают христианином. Но находящийся в плену в замке старый вайделот (литовский народный певец, аналогичный скандинавскому скальду) внушает ему любовь к порабощенной Литве и ненависть к крестоносцам. В первом же сражении Альф переходит на сторону литовцев, поселяется у литовского князя Кейстута и женится на его дочери Альдоне. Но крестоносцы продолжают наступать. Вальтер, видя бессилие своего народа противостоять надвигающейся лавине, решает пожертвовать своим личным счастьем для спасения родины. Он покидает семью и проникает в ряды крестоносцев, где под именем Конрада Валленрода, строгой жизнью и воинственностью добиваясь все более высоких ступеней, становится наконец гроссмейстером ордена. Достигнув этого, он рядом предательств приводит орден к гибели, а сам, разоблаченный крестоносцами, падает от их руки. Здесь несомненно чувствуется влияние и Байрона и Шиллера, «Заговор Фиеско» которого Мицкевич в это время читал, и книг Макьявелли, эпиграф из сочинений которого предпослан «Конраду Валленроду». Но своеобразие условий, определивших творчество Мицкевича, породило и очень характерную особенность этого произведения. Абстрактной субъективной шиллеровской морали здесь противопоставлен примат общественной целесообразности. На конфликте между христианской моралью, привитой воспитанием, и любовью к родине и построена личная драма Валленрода. Именно в этом, а не в так наз. «валленродизме», модном течении, возникшем на основе поэмы и исказившем мысль Мицкевича, заключается идея произведения. Тем не менее не чем иным, как сознанием бессилия своего народа перед могущественным врагом, как тем, что М. не видел сил, способных этому врагу противостоять, может быть объяснено возникновение этого произведения. «Конрад Валленрод» является завершением определенного периода в творческом росте Мицкевича — его романтизма. В то же время здесь Мицкевич окончательно порывает с индивидуалистической романтикой, переходя к социальному пафосу.

       В 1829 Мицкевич получил наконец разрешение на выезд за границу, о к-ром долго хлопотал. Известие о польском восстании 29 ноября 1830 застало его в Риме. Мицкевич не верил в его успех. Поднятое польской шляхтой и не поддержанное крестьянскими массами (все мероприятия, к-рые могли развязать аграрную революцию и поднять крестьянство, встречали упорное противодействие со стороны крупной шляхты), восстание это было подавлено уже весной 1831. Пока Мицкевич хлопотал о поездке, все было кончено. Польская эмиграция была охвачена раздорами и противоречиями. Тщетно силясь внести дух «революционно-патриотического единства», сам он не входил ни в одну эмигрантскую группу, будучи однако по образу мыслей ближе всего к революционно-демократической группе Лелевеля в Париже, куда Мицкевич переехал в августе 1832. За это время он выпустил «Книги народа польского» и «Книги пилигримства польского», где стилизованной ритмической библейской прозой развивал идею о мессианистическом назначении польского народа, о якобы существовавшем в Польше равенстве и братстве, противопоставляя польский народ всем другим народам и призывая к национальному единству. Реакционный характер этих книг, отражавших некоторые особенности мировоззрения в основном революционно-демократической мелкой шляхты, не случайно нашел для своего выражения религиозную форму. Подавление восстания 1830, борьба партий среди эмиграции, которая Мицкевича, не уяснявшему себе ее классовых корней, казалась мелочной сварой, заставляла его все дальше уходить от этой действительности. Романтизм, нашедший свое завершенное выражение в «Конраде Валленроде», получил новый удар от действительности; Мицкевич попытался еще дальше уйти от нее и попал в мертвое царство религиозного мистицизма. Правда, мистицизм Мицкевича, этого «якобинца», как его называл поэт-аристократ и реакционер Красинский, был лишен одной характерной черты — пассивности и покорности воле божией — и впоследствии был значительно преувеличен в классовых целях буржуазными исследователями Мицкевича, но наличия этой стороны в мировоззрении и творчестве Мицкевича нельзя игнорировать.

       Со времени консолидации польской буржуазии, пробуждения пролетариата Польши и России националистическое польское движение потеряло свой демократический характер, все более заостряясь против идеологии пролетариата, против идеи международной его солидарности. Идеи национального единства, взгляд на историю Польши как на последовательное развитие свободы и братства, отраженные в творчестве Мицкевича, были подхвачены такими напр. польскими мелкобуржуазными националистич. партиями, как ППС. Эти идеи приобретают уже характер контрреволюционного фашизма с момента возникновения империалистической Польши. С этого момента затушевывать реакционную сторону демократизма Мицкевича — значит объективно лить воду на мельницу нац.-демократов. Именно эту сторону законченно и завершенно выражают «Книги народа польского» и «Книги пилигримства польского». Начатая одновременно с ними эпическая поэма «Пан Тадеуш» вышла в свет лишь два года спустя — в 1834. Эта книга представляет собой как бы памятник уходящей Польше, такой, какой она преломлялась в сознании тоскующего по ее неповторимости Мицкевича. Словно в лучах заходящего солнца, проходят в поэме картины из жизни мелкой шляхты с пирами и охотами, ссорами и драками из-за пустяков, с хвастовством и сутяжничеством, со всем веками устоявшимся, теперь уходящим бытом. Но все это освещено у Мицкевича такой любовной улыбкой грустного юмора, так подчеркивается основная черта всех этих шляхтичей — добродушие и любовь к родине, — что все их отрицательные черты теряют свою остроту, смягчаются, вызывая у читателя добродушную улыбку, а не отвращение. И как грустный рефрен, как напоминание о неповторимом звучат концовки глав: «Уснул последний в Литве возный трибунала», «Так уснул последний ключник Горешкова». Последний... последний... Этим напоминанием Мицкевич как бы приглашает читателя не судить уходящих.

       Это было последнее поэтическое произведение Мицкевича. Удручаемый травлей, поднятой против него аристократической частью эмиграции, тяжкой борьбой за существование, душевной болезнью жены, Мицкевич ничего больше не писал, на несколько лет подпав под влияние уже несомненного мистика Товианского, проповедывавшего самосовершенствование, вознесение духа к богу и покорность воле божьей. Эта связь порвалась лишь в 1846, когда оживилось революционное движение в Европе. Мицкевич, считавший, что не с реакционными правительствами, а с революционными массами следует связываться защитникам польской независимости, понял тогда вредность мистических вдохновений Товианского, всеми силами удерживавшего «братьев» от участия в революционных движениях. Но говоря о взглядах Мицкевича на связь польского освободительного движения с революциями в Европе, нельзя не отметить характерной для польской мелкой шляхты непоследовательности этих взглядов, выражающейся в культе Наполеона I, рассматриваемого в качестве выразителя идей французской революции и освободителя Польши, — бонапартизме, заставлявшем Мицкевича одно время возлагать надежды на Луи Бонапарта. Конечно это был весьма своеобразный бонапартизм, не помешавший тому же Луи Наполеону во время своего президентства закрыть газету Мицкевича «Трибуна народов», где поэт выступал против правительства капиталистов, обращая к рабочим следующий напр. призыв: «Если рабочие позволят обойти себя этими лицемерными заигрываниями, если они удовольствуются несколько улучшенной долей и захотят отделить себя от всеобщего дела пролетариата, то они будут похожи на тех людей из оппозиции, которые, став вельможами, отрекаются от тех чувств, к-рым они обязаны своим высоким положением». Но тем не менее бонапартистских симпатий нельзя не учитывать как момента, характеризующего опять-таки всю ту же реакционную сторону творчества М. и отражаемого им мировоззрения мелкой шляхты.

       Творческий гений Мицкевича, угасая в этот период, прорывался еще иногда в устных импровизациях, но они не сохранились, как и большинство его импровизаций более раннего периода. В 1847 М. отправился в Италию организовывать польский легион для защиты независимости Италии. Вернувшись в Париж в 1848, он стал в начале 1849 редактировать уже упомянутую выше революционную газ. «Трибуна народов». В 1855 Мицкевич выехал из Парижа в Константинополь с целью создания там польского легиона, который должен был действовать в польских целях в войне с Россией. 26 ноября 1855 Мицкевич умер в Константинополе от холеры.

       Двойственность идеологии, отразившейся в творчестве Мицкевича, двойственность, свойственная выражаемому им мировоззрению демократической мелкой шляхты, в наше время вызывает весьма характерный процесс эволюции взглядов и отношения к Мицкевичу польской буржуазии, процесс, требующий очень пристального изучения с нашей стороны. Если в советских Белоруссии и Украине агентура польских нац.-демократов пытается использовать Мицкевича в интересах фашистской Польши и, опираясь на него, искажает историю — представляет шляхетскую олигархию как республику братства, равенства и свободы, то одновременно в самой Польше фашисты, которых идеи Мицкевича, — идеи права каждого народа на независимое существование, идеи демократизма, — бьют в лицо, пытаются ревизовать Мицкевича: они объявляют его представление о Польше абстрактно-романтическим, издеваясь над его идеализацией «отсталой» мелкой шляхты и противопоставляя этой «отсталой» шляхте кулака-собственника, «не думающего ни о каких абстракциях, но своим трудом утверждающего реальную конкретную Польшу, которой нам удалось добиться».

Эпоха Мицкевича — эпоха бурного национального движения в Польше, эпоха обостренного национального самосознания. В польской поэзии она сказалась расширением тематики, потребовавшей новых жанров и форм. Произведения величайшего польского поэта — Мицкевича — представляют собой лучшее отражение этой эпохи, ознаменованной культурной гегемонией польской шляхты, наиболее ущемленной потерей польской независимости. Возглавляя национальное движение, составляя кадры повстанцев, польская мелкая шляхта в лице Мицкевича выразила в самой специфике художественного творчества и свои революционные, и свои реакционные умонастроения, и антагонизм к крупному дворянству (магнатам), в экономическом отношении выигравшему от присоединения Привислянской части Польши к России. В литературе этот классовый антагонизм выразился в борьбе классического и романтического стилей: классицизм был стилем самодовольной магнатерии, не тосковавшей о прошлом и не стремившейся к национальному возрождению. В своем литературном творчестве, жеманном, холодном, искусственном, чуждом лиризма, она утверждала и прославляла существующий порядок и склонялась перед новыми владыками Польши. Эта верноподданническая поэзия была мало национальна в своих формах, следовала чужеземным образцам невысокой пробы, преимущественно эпигонам французского классицизма времен Наполеона I. Когда шляхта, подивленная существующим порядком, не находившая в руссифицируемой Польше приложения своих сил, разоряемая непосильными налогами, стала проявлять себя в литературе, она прежде всего порвала с классицизмом как реакционным течением. Уже в своей первой книге «Баллады и романсы» (1822) Мицкевич открыто признает себя романтиком. Но в этом романтизме, внедряемом на польской почве Мицкевичем, проявились такие особенности его мировоззрения, личного темперамента и склада ума, которые делали его представителем двойственной по своей природе польской шляхты и оказали большое влияние на дальнейшие судьбы польской поэзии. Безусловно Мицкевич сознавал могущество знания. Но Мицкевич отрицал науку в области антропологии и психологии. В балладе «Романтичность» он прямо говорит, что чувство и вера — сильнее глаза и стеклышка Мудреца. Эта склонность к мистицизму противоречит исключительной ясности и последовательности мысли Мицкевича как художника. Его язык точен и конкретен. Описания природы тесно переплетены с изображением живой человеческой жизни.

       В произведениях, последовавших за балладами, эти черты поэтического гения Мицкевича сказываются уже в полном блеске. Во 2-й его книге, изданной в том же 1822, появляются 2-я и 4-я части «Дзядов» (от 1-й части сохранились только довольно слабые, несвязные отрывки). «Дзяды», особенно 4-я часть, — одно из самых выдающихся произведений польской литературы. Тема этой части — муки несчастной любви, достигшие пределов безумия. Автобиографические моменты в этой поэме также характерны для романтиков. Название «Дзяды» — «Деды» — означает обряд (пережитки язычества), которым литовцы чтят своих предков (дедов). Многое изображенное здесь почерпнуто поэтом из народных поверий; заклятие гусляра взято прямо из песен.

       Одновременно с «Дзядами» напечатана литовская повесть «Гражина», из истории борьбы литовцев с тевтонским орденом, первое эпическое произведение Мицкевича. Тема — чувство старолитовского патриотизма. Для польской литературы поэма была новостью и по сюжету и по приемам его разработки. Этот период творчества Мицкевича как бы завершается стихотворением «Ода к молодости». В этой оде, своеобразно преломлявшей воздействие традиционных образцов классицизма, Мицкевич выразил прометеизм революционно настроенной шляхетской молодежи.

       Арест Мицкевича с последовавшей затем ссылкой отразились в его произведениях совершенно новыми мотивами. Политические мотивы начинают все ярче проявляться в его творчестве. Влияние немецких романтиков сменяется влиянием наиболее протестующего поэта эпохи — Байрона, его иронии и сарказма. Написанные в этот период «Крымские сонеты» (впечатления от переезда Мицкевича в Одессу и его поездки по Крыму) являлись новой главой в истории польской поэзии. Несмотря на то, что сонет впервые встречается уже в XVI в. в произведениях Яна Кохановского и позднее, Мицкевич как бы впервые пользуется сонетом. Отбросив застывшую в классических формах фразеологию, он создает новую поэтическую речь. При скупости языка (14 строчек) он достигает предельной изобразительности формы и насыщенности содержания.

       В Москве было написано Мицкевичем одно из самых крупных произведений его байронического периода «Конрад Валленрод». Личность Валленрода и сочетание в ней двух могучих страстей — страсти к родине и адской мести — задуманы в байроновском плане. Но влияние Байрона на эту поэму не повлекло за собой подражательности. Эпические поэмы Мицкевича представляют собой иной тип произведений, чем поэмы Байрона, созданные в других национальных и социальных условиях. Герои Байрона восстают преимущественно против окружающей среды, наоборот, герои Мицкевича борются за эту среду. Идея «Конрада Валленрода» — героическое служение обществу, доведенное до последних границ самоотречения. «Конрад Валленрод» выполнял для последующих поколений польской молодежи своего рода «профилактическую» функцию против ассимиляции. В этом смысле Мицкевич явился воспитателем молодежи.

       Таково же задание «Дзядов», идея которых разрабатывалась Мицкевичем всю жизнь. План был весьма широк: Мицкевич хотел изобразить страдания польского народа после разделов и выразить стремления нации к возрождению. Но из этого замысла осуществлен был только пролог и 9 явлений, образующих одно действие. Связь этой части произведения с первой и четвертой, опубликованными раньше, лишь в том, что в обоих произведениях действует Густав Конрад, т. е. сам поэт, а в конце воспроизводится опять ночь на кладбище с народом и гусляром, вызывающим умерших посредством заклинаний. Лучшие страницы, это — так наз. импровизация, состоящая из 280 стихов исключительного достоинства. Легко проследить, что Мицкевич в целом ряде своих произведений проводит тип Конрада, сознательно посвящающего себя общему делу (национальному). Тип этот, субъективно окрашенный, воплощен в разных лицах. В последний раз появляется он в самом крупном произведении Мицкевича — эпопее «Пан Тадеуш, или Последний заезд на Литве». Здесь тип Конрада воплощен в священнике Рибаке. В молодости — авантюрист, он впоследствии раскаивается, посвящает себя родине и гибнет. Другое название эпопеи характеризует сюжет. В те времена приведение в исполнение судебных решений встречало чрезвычайные препятствия благодаря бессилию власти и суда. Истец, чтобы добиться исполнения приговора, прибегал иногда к содействию окрестной шляхты, чтобы осуществить право силою, т. е. делал так наз. нашествия, или «заезды». Тяжба двух спорящих сторон, осложненная «заездом», кончающаяся бракосочетанием — основная фабула «Пана Тадеуша». Все действие происходит на фоне надвигающейся политической грозы — войны 1812, которая ударила и по глухому литовскому уголку. В эпопее реалистически воспроизведены черты современного Мицкевичу «житья-бытья» в глухой польской деревне. Портреты, исчезнувшие типы обрисованы чрезвычайно выпукло. Течение действия прерывается великолепными эпизодами (охота, облава на медведя, любовные сцены, игры, танцы и т. п.). Изображение битвы носит характер схваток между героями Гомера: один за другим шляхтичи показывают свое искусство и доблесть. Социально-политическая двойственность польской шляхты, сплетение одинаково характерных для нее революционных и реакционных тенденций, стремлений к социальному преобразованию, с одной стороны, и тоски о прошлом — с другой, отразились в самом стиле этого наиболее зрелого произведения Мицкевича. Болезненная ирония, меланхолический юмор, полный любви к прошлому и примирения с его отрицательными сторонами, потому что поэт еще глубоко связан с ним, сочетается с здоровым реализмом эпоса. «Паном Тадеушем» — этой сельской поэмой в 12 песнях — и заканчивается собственно поэтическое творчество Мицкевича, продолжавшееся с небольшим 15 лет (1819—1834).

       Отражая и реакционную сторону идеологии польской шляхты, Мицкевич был крепко убежден, что вся сущность общественной жизни не в учреждениях и порядках, а в нравах, но произведения его («Дзяды», «Пан Тадеуш») вели к противоположному заключению. «Если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он обязательно отразит в своем творчестве» (Ленин). Мицкевич действительно отразил весьма существенные стороны польской действительности первой половины XIX в., эпохи, несомненно революционной для Польши. Как художник он необычайно правдив. Под его пером выступают рельефно наружу все пороки и изъяны социально-политического уклада польской народности. Шляхетское равенство оказывается заведомой фикцией, шляхетский заезд — карикатурой судопроизводства. Свободолюбивые шляхтичи, якобы увлекающиеся идеей общего блага, становятся податливыми орудиями всякого авантюриста, умеющего их эксплоатировать в своих частных интересах («Пан Тадеуш»).

       Значение литературного наследства Мицкевича для пролетариата прекрасно определено Р. Люксембург в ее статье о Мицкевиче: «Он был последним и величайшим певцом дворянского национализма, но как таковой вместе с тем и величайшим носителем и представителем польской национальной культуры. И как таковой он принадлежит теперь польскому рабочему классу, как только он сделается его достоянием; только ему он и принадлежит по праву — как величайшее духовное наследие бывшей Польши. В Германии сознательный пролетариат является, по выражению Маркса, наследником классической философии. В Польше, вследствие другого стечения исторических обстоятельств, он является наследником романтической поэзии, а следовательно и ее величайшего корифея — Адама Мицкевича».