Аполлон Григорьев
«Старые песни, старые сказки»
Посвящены С-е Г-е К.
1
Книга старинная, книга забытая,
Ты ли попалась мне вновь —
Глупая книга, слезами облитая,
В годы, когда, для любви не закрытая,
Душа понимала любовь!
С страниц пожелтелых, местами разорванных,
Что это веет опять?
Запах цветов ли, безвременно сорванных,
Звуки ли струн, в исступлении порванных,
Святой ли любви благодать?
Что бы то ни было,— книга забытая,
О, не буди, не тревожь
Муки заснувшие, раны закрытые...
Прочь твои пятна, годами не смытые,
И прочь твоя сладкая ложь!
Ждешь ли ты слез? Ожидания тщетные!—
Ты на страницах своих
Слез сохранила следы неисчетные;
Были то первые слезы, заветные,
Да что ж было проку от их?
В годы ли детства с моления шепотом,
Ночью бессонной потом,
Лились те слезы с рыданьем и ропотом,—
Что мне за дело? Изведан я опытом,
С надеждой давно незнаком.
Знать я на суд тебя, книга лукавая,
Перед рассудком готов —
Ты содрогнешься пред ним как неправая:
Ты облила своей сладкой отравою
Ряд даром прожитых годов...
2
В час томительного бденья,
В час бессонного страданья
О тебе мои моленья,
О тебе мои стенанья.
И тебя, мой ангел света,
Озарить молю я снова
Бедный путь — лучом привета,
Звуком ласкового слова.
Но на зов мой безответна —
Тишина и тьма ночная...
Безраздельна, беспредметна
Грусть бесплодная, больная!
Или то, что пережито,
Как мертвец, к стенаньям глухо,
Как эдем, навек закрыто
Для отверженного духа?
Отчего же сердце просит
Всё любви, не уставая,
И упорно память носит
Дней утраченного рая?
Отчего в часы томленья,
В ночь бессонную страданья
О тебе мои моленья,
О тебе мои стенанья?
3
Бывают дни... В усталой и разбитой
Душе моей огонь, под пеплом скрытый,
Надежд, желаний вспыхнет... Снова, снова
Больная грудь высоко подыматься,
И трепетать, и чувствовать готова,
И льются слезы... С ними жаль расстаться,
Так хороши и сладки эти слезы,
Так верится в несбыточные грезы.
Одной тебе, мой ангел, слезы эти,
Одной тебе... О, верь, ничто на свете
Не выжмет слез из глаз моих иное...
Пускай любви, пускай я воли жажду,
В спокойствие закован ледяное,
Внутри себя я радуюсь и стражду,
Но образ твой с очами голубыми
Встречаю я рыданьями глухими.
4
То летняя ночь, июньская ночь то была,
Когда они оба под старыми липами вместе бродили —
Казенная спутница страсти, по небу плыла
Луна неизбежная... Тихо листы говорили —
Всё было как следует, так, как ведется всегда,
Они только оба о вздоре болтали тогда.
Две тени большие, две тени по старой стене
За ними бежали и тесно друг с другом сливались.
И эти две тени большие — молчали оне,
Но, видно, затем, что давно уж друг другу сказались;
И чуть ли две тени большие в таинственный миг
Не счастливей были, умней чуть ли не были их.
Был вечер тяжелый и душный... и вьюга в окно
Стучала печально... в гостиной свеча нагорела —
Всё было так скучно, всё было так кстати темно —
Лицо ее ярким румянцем болезни алело;
Он был, как всегда, и насмешлив, и холодно зол,
Зевая, взял шляпу, зевая, с обычным поклоном ушел.
И только... Он ей не сказал на разлуку прости,
Комедией глупой не стал добиваться признанья,
И память неконченной драмы унес он в груди...
Он право хотел сохранить на хулу и роптанье —
И долго, и глупо он тешился праздной хулой,
Пока над ним тешился лучше и проще другой.
5
Есть старая песня, печальная песня одна,
И под сводом небесным давно раздается она.
И глупая старая песня — она надоела давно,
В той песне печальной поется всегда про одно.
Про то, как любили друг друга — человек и жена,
Про то, как покорно ему предавалась она.
Как часто дышала она тяжело-горячо,
Головою склоняяся тихо к нему на плечо.
И как божий мир им широк представлялся вдвоем,
И как трудно им было расстаться потом.
Как ему говорили: «Пускай тебя любит она —
Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!»
И как умирал он вдали изнурен, одинок,
А она изнывала, как сорванный с корня цветок.
Ту глупую песню я знаю давно наизусть,
Но — услышу ее — на душе безысходная грусть.
Та песня — всё к тем же несется она небесам,
Под которыми весело-любо свистать соловьям,
Под которыми слышен страстный шепот листов
И к которым восходят испаренья цветов.
И доколе та песня под сводом звучит голубым,
Благородной душе не склониться во прахе пред ним.
Но, высоко поднявши чело, на вражду, на борьбу,
Видно, звать ей надменно всегда лиходейку-судьбу.
6
Старинные, мучительные сны!
Как стук сверчка иль визг пилы железной,
Как дребезжанье порванной струны,
Как плач и вой о мертвом бесполезный,
Мне тягостны мучительные сны.
Зачем они так дерзко неотвязны,
Как ночи финские с их гнойной белизной,—
Зачем они терзают грудь тоской?
Зачем безумны, мутны и бессвязны,
Лишь прожитым одним они полны —
Те старые, болезненные сны?
И от души чего теперь им надо?
Им — совести бичам и выходцам из ада,
Со дна души подъявшимся змеям?
Иль больше нечего сосать им жадно там?
Иль жив доселе коршун Прометея,
Не разрешен с Зевесом старый спор,
И человек, рассеять дым не смея,
Привык лишь проклинать свой страшный приговор?
Или за миром призрачных явлений,
Нам тщетно суждено, бесплодно жизнь губя,
Искать себя, искать тебя,
О разрушения зиждительного гений?
Пора, пора тебе, о демон мировой,
Разбить последние оплоты
И кончить весь расчет с дряхлеющей землей...
Уже совершены подземные работы,
Основы сущего подкопаны давно...
Давно создание творцом осуждено,
Чего ж ты ждешь еще?...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
|
|
