Сэмюэл Кольридж
«Соловей»
День отошедший не оставил в небе
Ни облака, ни узкой полосы
Угрюмого огня, ни смутных красок.
Взойдем сюда, на этот старый мост.
Отсюда видно, как блестит поток,
Но струй не слышно; он течет бесшумно
По мягкому ковру травы. Все тихо,
Ночь так спокойна! И хоть звезды тусклы,
Подумаем о шумных внешних ливнях,
Что радуют зеленый мир, и мы
Найдем отраду в тусклом свете звезд.
Но слушайте! Вот соловей запел.
"Звучнейшая, печальнейшая" птица!
Печальнейшая птица? Нет, неправда!
Нет ничего печального в Природе.
То, верно, был ночной скиталец, с сердцем,
Пронзенным памятью о злой обиде,
Недуге давнем иль любви несчастной
(Собой, бедняга, наполнявший все
И слышавший в нежнейших звуках повесть
Своей же скорби), иль ему подобный,
Кто первый назвал эту песнь печальной.
И этой басне вторили поэты,
Которым, чем за рифмами гоняться,
Гораздо лучше было бы прилечь
На мху лесной лощины, у ручья,
При солнце или месяце, внушеньям
Живых стихий, и образов, и звуков
Всю душу отдавая, позабыв
И песнь свою, и славу! Эта слава
Тонула бы в бессмертии Природы, -
Удел достойнейший! - и эта песнь
С Природой бы слилась, и как Природу
Ее любили бы. Но так не будет;
И поэтичнейшая молодежь,
Что коротает сумерки весны
В театрах душных, в бальных залах, сможет
По-прежнему сочувственно вздыхать
Над жалобною песнью Филомелы.
Мой друг, и ты, сестра! Открыта нам
Другая мудрость: в голосах Природы
Для нас всегда звучит одна любовь
И радость! Вот веселый соловей
Стремит, торопит сладостный поток
Своих густых, живых и частых трелей,
Как бы боясь, что тьмы апрельской ночи
Ему не хватит, чтобы песнь любви
Спеть до конца и с сердца сбросить груз
Всей этой музыки!
Я знаю рощу,
Дремучую, у стен высоких замка,
Где не живут уже давно. Она
Вся заросла густым хворостником,
Запущены широкие аллеи,
По ним трава и лютики растут.
Но я нигде на свете не встречал
Так много соловьев; вдали, вблизи,
В деревьях и кустах обширной рощи,
Они друг друга окликают пеньем, -
Где и задор, и прихотливость лада,
Напевный рокот и проворный свист,
и низкий звук, что всех других отрадней, -
Такой гармонией волнуя воздух,
Что вы, закрыв глаза, забыть готовы,
Что это ночь! Меж лунными кустами
С полураскрытой влажною листвой
Вы по ветвям увидите сверканье
Их ярких, ярких глаз, больших и ярких,
Когда лампаду страстную затеплит
Светляк во мраке.
Молодая дева,
Живущая в своем радушном доме
Поблизости от замка, в поздний час,
(Как бы служа чему-то в этой роще,
Что величавей, чем сама Природа)
Скользит по тропам; ей давно знакомы
Все звуки их и тот летучий миг,
Когда луна за облако зайдет
И смолкнет все кругом; пока луна,
Вновь выплывая, не пробудит властно
И дол, и твердь, и бдительные птицы
Не грянут разом в дружном песнопенье,
Как если бы нежданный ветер тронул
Сто небывалых арф! Она видала
Порой, как соловей сидит, вертясь,
На ветке, раскачавшейся от ветра,
И в лад движенью свищет, ошалев,
Шатаемый, как пьяное Веселье.
С тобой, певец, до завтра я прощаюсь,
И вы, друзья, прощайте, не надолго!
Нам было хорошо помедлить тут.
Пора и по домам. - Вновь эта песнь!
Я был бы рад остаться! Мой малютка,
Который слов не знает, но всему
Забавным подражает лепетаньем,
Как бы сейчас он к уху приложил
Свою ручонку, оттопырив палец,
Веля нам слушать! Пусть Природа будет
Ему подругой юности. Он знает
Вечернюю звезду; раз он проснулся
В большой тревоге (как ни странно это,
Ему наверно что-нибудь приснилось);
Я взял его и вышел с ним -в наш сад;
Он увидал луну и вдруг умолк,
Забыв про плач и тихо засмеялся,
А глазки, где еще дрожали слезы,
Блестели в желтом лунном свете! Полно!
Отцам дай говорить! Но если Небо
Продлит мне жизнь, он будет с детских лет
Свыкаться с этой песнью, чтобы ночь
Воспринимать, как радость. - Соловей,
Прощай, и вы, мои друзья, прощайте!
|
|
