| 
   
 Александр Пушкин«Тень Баркова»
| 1
 
 Однажды зимним вечерком
 В бордели на Мещанской
 Сошлись с расстриженным попом
 Поэт, корнет уланский,
 Московский модный молодец.
 Подьячий из Сената
 
 Да третьей гильдии купец,
 Да пьяных два солдата.
 Всяк, пуншу осушив бокал,
 Лег с блядью молодою
 И на постели откатал
 Горячею елдою.
 
 2
 
 Кто всех задорнее ебет?
 Чей хуй средь битвы рьяной
 Пизду кудрявую дерет
 Горя как столб багряный?
 О землемер и пизд и жоп,
 Блядун трудолюбивый,
 
 Хвала тебе, расстрига поп,
 Приапа жрец ретивый
 В четвертый раз ты плешь впустил,
 И снова щель раздвинул,
 В четвертый принял, вколотил
 И хуй повисший вынул!
 
 3
 
 Повис! Вотще своей рукой
 Ему милашка дрочит
 И плешь сжимает пятерней,
 И волосы клокочет.
 Вотще! Под бешеным попом
 Лежит она, тоскует
 
 И ездит по брюху верхом,
 И в ус его целует.
 Вотще! Елдак лишился сил,
 Как воин в тяжей брани,
 Он пал, главу свою склонил
 И плачет в нежной длани.
 
 4
 
 Как иногда поэт Хвостов,
 Обиженный природой,
 Во тьме полуночных часов
 Корпит над хладной одой,
 Пред ним несчастное дитя —
 И вкривь, и вкось, и прямо
 
 Он слово звучное, кряхтя,
 Ломает в стих упрямо, —
 Так блядь трудилась над попом,
 Но не было успеха,
 Не становился хуй столбом,
 Как будто бы для смеха.
 
 5
 
 Зарделись щеки, бледный лоб
 Стыдом воспламенился,
 Готов с постели прянуть поп.
 Но вдруг остановился.
 Он видит — в ветхом сюртуке
 С спущенными штанами,
 
 С хуиной толстою в руке,
 С отвисшими мудами
 Явилась тень — идет к нему
 Дрожащими стопами,
 Сияя сквозь ночную тьму
 Огнистыми очами.
 
 6
 
 Что сделалось с детиной тут?»
 Вещало привиденье.
 — «Лишился пылкости я муд,
 елдак в изнеможеньи,
 Лихой предатель изменил,
 Не хочет хуй яриться».
 
 «Почто ж, ебена мать, забыл
 Ты мне в беде молиться?»
 — «Но кто ты?» — вскрикнул Ебаков,
 Вздрогнув от удивленья.
 «Твой друг, твой гений я — Барков!»
 Сказало привиденье.
 
 7
 
 И страхом пораженный поп
 Не мог сказать ни слова,
 Свалился на пол будто сноп
 К портищам он Баркова,
 «Восстань, любезный Ебаков,
 Восстань, повелеваю,
 
 Всю ярость праведных хуёв
 Тебе я возвращаю.
 Поди, еби милашку вновь!»
 О чудо! хуй ядреный
 Встает, краснеет плешь, как кровь,
 Торчит как кол вонзенный.
 
 8
 
 «Ты видишь, — продолжал Барков,
 Я вмиг тебя избавил,
 Но слушай: изо всех певцов
 Никто меня не славил;
 Никто! Так мать же их в пизду
 Хвалы мне их не нужны,
 
 Лишь от тебя услуги жду —
 Пиши в часы досужны!
 Возьми задорный мой гудок,
 Играй им как попало!
 Вот звонки струны, вот смычок,
 Ума в тебе не мало.
 
 9
 
 Не пой лишь так, как пел Бобров,
 Ни Шелехова тоном.
 Шихматов, Палицын,
 Хвостов Прокляты Аполлоном.
 И что за нужда подражать
 Бессмысленным поэтам?
 
 Последуй ты, ебена мать,
 Моим благим советам,
 И будешь из певцов певец,
 Клянусь я в том елдою, —
 Ни черт, ни девка, ни чернец
 Не вздремлют под тобою».
 
 10
 
 — «Барков! доволен будешь мной!»
 Провозгласил детина,
 И вмиг исчез призрак ночной,
 И мягкая перина
 Под милой жопой красоты
 Не раз попом измялась,
 
 И блядь во блеске наготы
 Насилу с ним рассталась.
 Но вот яснеет свет дневной,
 И будто плешь Баркова,
 Явилось солнце за горой
 Средь неба голубого.
 
 11
 
 И стал трудиться Ебаков:
 Ебет и припевает
 Гласит везде: «Велик Барков!»
 Попа сам Феб венчает;
 Пером владеет как елдой,
 Певцов он всех славнее;
 
 В трактирах, кабаках герой,
 На бирже всех сильнее,
 И стал ходить из края в край
 С гудком, смычком, мудами.
 И на Руси воззвал он рай
 Бумагой и пиздами.
 
 12
 
 И там, где вывеской елдак
 Над низкой ветхой кровлей,
 И там, где с блядью спит монах,
 И в скопищах торговли,
 Везде затейливый пиит
 Поет свои куплеты.
 
 И всякий день в уме твердит
 Баркова все советы.
 И бабы, и хуястый пол
 Дрожа ему внимали,
 И только перед ним подол
 Девчонки подымали.
 
 13
 
 И стал расстрига-богатырь
 Как в масле сыр кататься.
 Однажды в женский монастырь
 Как начало смеркаться,
 Приходит тайно Ебаков
 И звонкими струнами
 
 Воспел победу елдаков
 Над юными пиздами.
 У стариц нежный секелек
 Зардел и зашатался.
 Как вдруг ворота на замок
 И пленным поп остался.
 
 14
 
 Вот в келью девы повели
 Поэта Ебакова.
 Кровать там мягкая в пыли
 Является дубова.
 И поп в постелю нагишом
 Ложиться поневоле.
 
 И вот игуменья с попом
 В обширном ебли поле.
 Отвисли титьки до пупа,
 И щель идет вдоль брюха.
 Тиран для бедного попа,
 Проклятая старуха!
 
 15
 
 Честную матерь откатал,
 Пришлец благочестивый
 И в думе страждущей сказал
 Он с робостью стыдливой
 — «Какую плату восприму?»
 «А вот, мой сын, какую:
 
 Послушай, скоро твоему
 Не будет силы хую!
 Тогда ты будешь каплуном,
 А мы прелюбодея
 Закинем в нужник вечерком
 Как жертву Асмодея».
 
 16
 
 О ужас! бедный мой певец,
 Что станется с тобою?
 Уж близок дней твоих конец,
 Уж ножик над елдою!
 Напрасно еть усердно мнишь
 Девицу престарелу,
 
 Ты блядь усердьем не смягчишь,
 Под хуем поседелу.
 Кляни заебины отца
 И матерну прореху.
 Восплачьте, нежные сердца,
 Здесь дело не до смеху!
 
 17
 
 Проходит день, за ним другой,
 Неделя протекает,
 А поп в обители святой
 Под стражей пребывает.
 О вид, угодный небесам?
 Игуменью честную
 
 Ебет по целым он часам
 В пизду её кривую,
 Ебёт... но пламенный елдак
 Слабеет боле, боле,
 Он вянет, как весенний злак,
 Скошенный в чистом поле.
 
 18
 
 Увы, настал ужасный день.
 Уж утро пробудилось,
 И солнце в сумрачную тень
 Лучами водрузилось,
 Но хуй детинин не встает.
 Несчастный устрашился,
 
 Вотще муде свои трясет,
 Напрасно лишь трудился;
 Надулся хуй, растет, растет,
 Вздымается лениво...
 Он снова пал и не встает,
 Смутился горделиво.
 
 19
 
 Ах, вот скрипя шатнулась дверь,
 Игуменья подходит,
 Гласит: «Еще пизду измерь»
 И взорами поводит,
 И в руки хуй... но он лежит,
 Лежит и не ярится,
 
 Она щекочет, но он спит,
 Дыбом не становится...
 «Добро», игуменья рекла
 И вмиг из глаз сокрылась.
 Душа в детине замерла,
 И кровь остановилась.
 
 20
 
 Расстригу мучила печаль,
 И сердце сильно билось,
 Но время быстро мчится вдаль,
 И темно становилось.
 Уж ночь с ебливою луной
 На небо наступала,
 
 Уж блядь в постели пуховой
 С монахом засыпала.
 Купец уж лавку запирал,
 Поэты лишь не спали
 И, водкою налив бокал,
 Баллады сочиняли.
 
 21
 
 И в келье тишина была.
 Вдруг стены покачнулись,
 Упали святцы со стола,
 Листы перевернулись,
 И ветер хладный пробежал
 Во тьме угрюмой ночи,
 
 Баркова призрак вдруг предстал
 Священнику пред очи.
 В зеленном ветхом сюртуке
 С спущенными штанами,
 С хуиной толстою в руке,
 С отвисшими мудами.
 
 22
 
 - «Скажи, что дьявол повелел»,
 - «Надейся, не страшися»,
 - «Увы, что мне дано в удел?
 Что делать мне?» — «Дрочися!»
 И грешный стал муде трясти
 Тряс, тряс, и вдруг проворно
 
 Стал хуй все вверх и вверх расти,
 Торчит елдак задорно.
 И жарко плешь огнем горит,
 Муде клубятся сжаты,
 В могучих жилах кровь кипит,
 И пышет хуй мохнатый.
 
 23
 
 Вдруг начал щелкать ключ в замке,
 Дверь громко отворилась,
 И с острым ножиком в руке
 Игуменья явилась.
 Являют гнев черты лица,
 Пылает взор собачий,
 
 Но вдруг на грозного певца,
 На хуй попа стоячий
 Она взглянула, пала в прах,
 Со страху обосралась,
 Трепещет бедная в слезах
 И с духом тут рассталась.
 
 24
 
 — «Ты днесь свободен, Ебаков!»
 Сказала тень расстриге.
 Мой друг, успел найти Барков
 Развязку сей интриге
 — «Поди! Отверзты ворота,
 Тебе не помешают,
 
 И знай, что добрые дела
 Святые награждают.
 Усердно ты воспел меня,
 И вот за то награда» —
 Сказал, исчез — и здесь, друзья,
 Кончается баллада.
 
 
 
 | 
 |