Наша литература, чрезвычайно богатая громкими авторитетами и звонкими именами, бедна до крайности истинными талантами. Вся ее история шла таким образом: вместе с каким-нибудь светилом, истинным или ложным, появлялось человек до десяти бездарных людей, которые, обманываясь сами в своем художническом призвании, обманывали неумышленно и добродушную и доверчивую нашу публику, блистали по нескольку мгновений, как воздушные метеоры, и тотчас погасали. Сколько пало самых громких авторитетов с 1825 года по 1835? Теперь даже и боги этого десятилетия, один за другим, лишаются своих алтарей и погибают в Лете с постепенным распространением истинных понятий об изящном и знакомства с иностранными литературами. Тредьяковский, Поповский, Сумароков, Херасков, Петров, Богданович, Бобров, Капнист, г. Воейков, г. Катенин, г. Лобанов, Висковатов, Крюковской, С. Н. Глинка, Бунина, братья Измайловы, В. Пушкин, Майков, кн. Шаликов - все эти люди не только читались и приводили в восхищение, но даже почитались поэтами; этого мало, некоторые из них слыли гениями первой величины, как-то: Сумароков, Херасков, Петров и Богданович; другие были удостоены тогда почетного, по теперь потерявшего смысл титла образцовых писателей {Вот, например, что писал о Майкове знаменитый драматург наш кн. Шаховской в кратком предисловии к своей ирои-комической поэме "Расхищенные шубы", помещенной в "Чтении в Беседе любителей российского слова" 1811 года: "На нашем языке Василий Иванович Майков сочинил "Елисея", шуточную поэму в 4 песнях. Отличные дарования сего поэта и прекраснейшие стихи (!!), которыми наполнено (чем: отличными дарованиями или прекраснейшими стихами?) его сочинение, заслуживают справедливые похвалы всех любителей русского слова; но содержание поэмы, взятое из само-простонародных происшествий, и буйственпые действия его героя не позволяют причесть сие острое и забавное творение к роду ирои-комических поэм, необходимо требующих благопристойной шутливости" (стр. 46). Так как это было давно, то я привожу это мнение не в укор знаменитому и многоуважаемому мною драматургу, а как факт для истории русской литературы и доказательство, как непрочно удивление современников к авторам.}. Теперь, увы! имена одних из них известны только по преданиям о их существовании, других потому только, что они еще живы как люди, если не как поэты... Имя самого Карамзина уважается теперь как имя незабвенного действователя на поприще образования и двигателя общества, как писателя с умом и рвением к добру, но уже не как поэта-художника... Но хотя авторская слава так часто бывает непрочна, хотя удивление и хвала толпы бывают так часто ложны, однако, слепая, она иногда, как будто невзначай, преклоняет свои колена и пред истинным достоинством. Но, повторяю, она часто делает это по слепоте, невзначай, ибо превозносит художника за то, за что порицает его потомство, и, наоборот, порицает его за то, за что превозносит его потомство. Батюшков служит самым убедительным доказательством сей истины. Что этот человек был истинный поэт, что у него было большое дарование, в этом нет никакого сомнения. Но за что превозносили его похвалами современники, чему удивлялись они в нем, почему провозгласили его образцовым (в то время то же, что ныне гениальным) писателем?.. Отвечаю утвердительно: правильный и чистый язык, звучный и легкий стих, пластицизм форм, какое-то жеманство и кокетство в отделке, словом, какая-то классическая щеголеватость - вот что пленяло современников в произведениях Батюшкова. В то время о чувстве не хлопотали, ибо почитали его в искусстве лишним и пустым делом, требовали искусства, а это слово имело тогда особенное значение и значило почти одно и то же с вычурностию и неестественностию. Впрочем, была и другая важная причина, почему современники особенно полюбили и отличили Батюшкова. Надобно заметить, что у нас классицизм имел одно резкое отличие от французского классицизма: как французские классики старались щеголять звонкими и гладкими, хотя и надутыми, стихами и вычурно обточенными фразами, так наши классики старались отличаться варварским языком, истинною амальгамою славянщины и искаженного русского языка, обрубали слова для меры, выламывали дубовые фразы и называли это пиитическою вольностию, которой во всех эстетиках посвящалась особая глава. Батюшков первый из русских поэтов был чужд этой пиитической вольности - и современники его разахались. Мне скажут, что Жуковский еще прежде Батюшкова выступил на поприще литературы; так, но Жуковского тогда плохо разумели, ибо он был слишком не по плечу тогдашнему обществу, слишком идеален, мечтателен, и посему был заслонен Батюшковым. Итак, Батюшкова провозгласили образцовым поэтом и прозаиком и советовали молодым людям, упражняющимся (в часы досугов, от нечего делать) словесностию, подражать ему. Мы, с своей стороны, никому не посоветуем подражать Батюшкову, хотя и признаем в нем большое поэтическое дарование, а многие из его стихотворений, несмотря на их щеголеватость, почитаем драгоценными перлами нашей литературы. Батюшков был вполне сын своего времени. Он предощущал какую-то новую потребность в своем художественном направлении, но, увлеченный классическим воспитанием, которое основывалось ином и безотчетном удивлении к греческой и латинской литературе, скованный слепым обожанием французской словесности и французских теорий, он не умел уяснить себе того, что предощущал каким-то темным чувством. Вот почему вместе с элегиею "Умирающий Тасс" - этим произведением, которое отличается глубоким чувством, не поглощенным формою, энергическим талантом, и которому в параллель можно поставить только "Андрея Шенье" Пушкина, он написал потом вялое, прозаическое послание к Тассу (ч. II, стр. 98); вот почему он, творец "Элегии на развалинах замка в Швеции", "Тень друга", "Последняя весна", "Омир и Гезиод", "К другу", "К Карамзину", "И. М. М. А.", "К Н.", "Переход чрез Рейн", - подражал пошлому Парни, оставил нам скучную сказку "Странствователь и домосед", отрывочный перевод из Тасса, ужасающий херасковскими ямбами, и множество стихотворений решительно плохих и, наконец, множество балласту, состоящего из эпиграмм, мадригалов и тому подобного; вот почему, признаваясь, что "древние герои под пером Фонтенеля нередко преображаются в придворных Лудовикова времени и напоминают нам учтивых пастухов того же автора, которым недостает парика, манжет и красных каблуков, чтобы шаркать в королевской передней" (ч. I, стр. 101), он не видел того же самого в сочинениях Расина и Вольтера и восхищался Рюриками, Оскольдами, Олегами Муравьева, в котором благородного сановника, добродетельного мужа, умного и образованного человека смешивал с поэтом и художником {Муравьев как писатель замечателен по своему нравственному направлению, в котором просвечивалась его прекрасная душа, и по хорошему языку и слогу, который, как то можно заметить даже из отрывков, приведенных Батюшковым, едва ли уступает карамзинскому.}. Кроме поименованных мною стихотворений, некоторые замечательны по прелести стиха и формы, как, например: "Воспоминание", "Выздоровление", "Мои пенаты", "Таврида", "Источник", "Пленный", "Отрывок из элегии" (стр. 75), "Мечта", "К П - ну", "Разлука", "Вакханка" и даже самые подражания Парни. Все остальное посредственно. Вообще отличительный характер стихотворений Батюшкова составляет какая-то беспечность, легкость, свобода, стремление не к благородным, но к облагороженным наслаждениям жизни; в сем случае они гармонируют с первыми произведениями Пушкина, исключая, разумеется, тех, кои, у сего последнего, проникнуты глубоким чувством. Проза его любопытна, как выражение мнений и понятий одного из умнейших и образованнейших людей своего времени. Во всем прочем, кроме разве хорошего языка и слога она не заслуживает никакого внимания. Впрочем, лучшие прозаические статьи суть: "Нечто о морали, оспованной на философии и религии", "О поэзии и поэте", "Прогулка в Академию", а самые худшие: "О легкой поэзии", "О сочинениях Муравьева" и в особенности повесть "Предслава и Добрыня".
Теперь об издании. Наружность оного не только опрятна и красива, но даже роскошна и великолепна. Нельзя не поблагодарить от души г. Смирдина за этот прекрасный подарок, сделанный им публике, тем более что он уже не первый и, надеемся, не последний. Цена, по красоте издания, самая умеренная: в Петербурге 15, а с пересылкою в другие города 17 рублей. Вот чем должны заслуживать общее уважение гг. книгопродавцы. Бескорыстных подвигов мы можем желать от них, но не требовать; цель деятельности купца есть барыши; в этом нет ничего предосудительного, если только он приобретает эти барыши честно и добросовестно, если он только не способствует, своими денежными средствами и своею излишнею падкостию к выгодам, распространению дурных книг и развращению общественного вкуса.
Жаль только, что это издание, вполне удовлетворяя требования вкуса в наружных достоинствах, не удовлетворяет их во внутренних. Еще при выходе сочинений Державина г. Смирдину было замечено в одном московском журнале, что стихотворения должны располагаться в хронологическом порядке, сообразно со временем их появления в свет. Такого рода издания представляют любопытную картину постепенного развития таланта художника и дают важные факты для эстетика и для историка литературы. Напрасно г. Смирдин не обратил на это внимания.
Издание украшено портретом и двумя виньетками превосходной отделки. Первый рисован г. Кипренским, а последние Брюлловым; гравированы же тот и другие г. Галактионовым.
В. Г. Белинский
* * *
Отдельной строкой:
Вы давно хотели купить женскую сумочку, но не знали где? magazinsumok.ru - интернет-магазин модных женских сумочек предоставит вашему вниманию широкий спектор товара различных моделей по доступным ценам.
|
