 Принято считать, что эпиграммой в древней Элладе называли те строки, что высекались на надгробиях и памятниках. Но не только. Эллины наносили письмена и на скульптуры, и на чаши, и на те предметы, которые предназначались богам – в дар.
Фактически эпиграмму можно было бы отнести к фольклору – устному народному творчеству. Древние римляне такие же короткие нравоучительные стихотворения называли сентенциями.
Как самостоятельный литературный жанр поэзии эпиграмма была обозначена в седьмом веке до нашей эры, и тому есть письменные уже подтверждения.
Но вернёмся в начало, – к тем выцарапанным строкам на амфорах и скульптурах. Зачем? Зачем это делали древние греки, да ещё и так странно. Вот вспомните, надписи на нынешних памятниках и подарках: «Это подарено тем-то тому-то» или « В память о …». А на предметах принадлежащих эллинам все надписи от первого лица: «Меня посвятили», «Я подарен». Не странно ли?
Складывается впечатление, что древние очень стремились к общению, склонность к коммуникации была настолько ярко выражена, что они наделяли голосом предметы, которые «говорили» от своего имени. А ведь эрой коммуникации стали называть только XX и XXI век: Всемирная паутина стала служить способом сближения стран, материков, континентов, стираются языковые границы при помощи бюро переводов, самостоятельно изучаются языки во время путешествий… Но стали ли на самом деле люди ближе друг другу? Служат ли компьютерные технологии укреплению связи «человек-человек»?
Кажется, что нет. Узы родства и соседства дробятся, исчезают сегодня. Истинная коммуникация – времена древних греков – уже в прошлом.
Знаете ли вы, что ни в латыни, ни в древнегреческом, ни в русском языке не было слова «монолог»? Не свойственно это было древним – «говорю один». Да, это греческое слово, но оно придумано позже, связано было с театром и явлением монологической речи. Древние не говорили с собой – у них были слова «диалог» и «беседа», понимаете? Они разговаривали не с собой – с другими.
Вот такие превращения. Не меньшая трансформация ожидала и эпиграмму. Она перестала быть нравоучением или надписью на памятнике (появилась эпитафия). Впрочем, писать нравоучения в стихотворной форме пытался Третьяков и Ломоносов. Но из-за отсутствия остроты мысли и сложности стихосложения, неумелого владения поэтической техникой их эпиграммы популярностью не пользовались.
Всплеском острых умов, упражняющихся в жанре эпиграммы, безусловно, был XIX век. Достаточно вспомнить знаменитые пушкинские строки об Аракчееве:
В столице он — капрал, в Чугуеве — Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он.
Или Джорджа Байрона, чей перевод с английского был сделан Самуилом Маршаком:
Два слова «ложь» и «ложе» так похожи —
Об этом говорит судьба иных вельмож.
В парламенте преподносил он ложь.
В аббатстве он покоится на ложе.
Не правда ли, очень современно? И умно, и остроумно, и ясно, что хотел сказать несколькими строчками всего.
У древних эллинов эпиграммы были и грустными, и смешными, и серьёзными, и весёлыми. XIX век добавил в эпиграмму сарказм. А в творчестве Байрона, Блейка, Пушкина, Лермонтова много автоиронии и изящного юмора.
|
